— Это верно! — засмеялся он. — Иная слава хуже поношенья. Зато честно.
Я купил Петьку под веселые пересуды всей голубинки.
— Видать, поиздержался, — услышал я за своей спиной, — вон что покупает.
— Случается, — примирительно добавил еще кто-то — верно, из моих дружков.
И те и другие ошибались. Деньги у меня были. А купил я Петьку для интереса. Вот такие — самые что ни на есть дешевые птицы — доставляют мне много удовольствия. Сейчас скажу — почему.
Дорогой породистый голубь всегда под присмотром. Еще бы — не дай бог, улетит! Не заболел бы! Не прибрала бы кошка к лапам! Ну, вот — и выходят из таких птиц тихони да аккуратисты. А я их не люблю.
Мне подай такого орла, чтоб сам все умел делать: и в нагон идти, и из беды выкрутиться, и пропитанье себе добыть, когда у хозяина с деньгами туго. Вот такой голубь мне по душе.
А Петька на вид и был именно такая птица. Здоровенный, носастый, нахальный — ни дать ни взять — портовый гуляка.
Пришел я домой, подсадил его в ящик к одной вдовушке рябенькой, и ну — начал Петька волчком крутиться! Хвост веером, зоб надул, вертится, как заведенный!
Я не успел и глазом моргнуть, а рябенькая уже кланяется Петьке, голову ему клювом причесывает. Вот как быстро влюбилась!
Выпустил я Петьку с голубкой на балкон, живо они квартирку чью-то нашли и сидят в ней, будто так и надо.
«Ну, этот не пропадет, — подумал я, — говорок-парень».
Ладно, идет время, вгнездился Петька в чужое жилье и в ус не дует. А желтые голуби, которых он из дома выжил, устроились кое-как между голубятней и стеной, сена натаскали, живут негромко.
Кончилась зима. Пришло золотое времечко — зашалила, загуляла по земле весна-распутица, махнула одной рукой — цветы на лугах засветились, махнула другой — ручьи чуть от песен не захлебнулись. Очень хорошо!
Вышел как-то на балкон, вижу — рябенькая на притолоке скучает.
«Что такое? А Петька где?».
Заглянул в разные углы, на чердак забрался, — пусто.
«Вон что! — догадался я. — Увела его весна в старый дом, к любви его прежней».
В воскресный день забежал на голубинку, встретил веселого дядю с глазами навыкате, спрашиваю:
— Как Петька поживает?
Удивился дядя, даже руками развел:
— Откуда ж я знаю? Ведь тебе продал.
Только он это сказал, вижу — девчушка маленькая моим Петькой торгует. Я — к ней.
— Откуда он у тебя, девочка?
— Папка поймал.
— И прижился он у вас?
— Ага, прижился.
— Так продаешь тогда зачем?
— А папка сказал: опять к нам прилетит.
Засмеялся я и говорю:
— Ну, иди — торгуй. Может, купит кто.
Через час вижу: идет с пустыми руками. Продала беспутного гуляку Петьку Целкового. Вернулся я домой и говорю голубке:
— Придется тебе пока, рябенькая, одной поскучать. Вертихвост у тебя муж оказался.
Недели через две завернул я опять на голубинку. Хожу, птиц высматриваю.
Ба, старый знакомый!
Носит Петьку в садке безвестный голубятник. А Целковый — хвост трубой — и соседке по садку зубы заговаривает. Выходит, снова куда-то перекочевал, и снова его на базар потащили.
Хотел было я к садку подойти, — продали Петьку. Поехал шатун за пазухой в новый дом.
Вернулся я к себе. Присел на балконе отдохнуть. Вижу, рябенькая голубка на притолоке скучает, нахохлилась. Только хотел ее утешить, — смотрю: подняла головку, повеселела, глаза блестят. Что такое?
Прямо из облака упал со свистом черно-белый комок. Петька Целковый — собственной персоной!
Покосился я на него, вижу — на одном крыле нитка болтается. В связках ушел, мошенник!
Да недолго у них с рябенькой любовь была. Исчез Петька. Потом опять появился. Снова поворковал ей да и пропал. Через неделю — сидит в гнезде и песни поет, как ни в чем не бывало.
Дошли до меня слухи: живет Петька сразу в трех домах, моего не считая. Все четыре хозяина его своим называют, не связывают. Ну, вот он и пользуется.
Мне иногда сильно хочется поговорить, что ли, с голубем. Как-нибудь расспросить — где был, что делал?
Вот и сейчас — смотрю на Петьку, слушаю его залихватское воркование и понять хочу, о чем речь.
И вот что у меня получается.
Гладит рябенькая беспутного мужа клювом по голове, спрашивает:
— Ну, как поживаете, Петенька Целковый?
— Ничего. Все в одной шкуре, женушка.
— Как же это все в одной шкуре, Петенька Целковый? Вы же, говорят, еще три раза поженились. И ко всем женам в гости летаете...
— Ох, — вздыхает Петька, — верьте — не верьте: все несчастные браки.
Тут кто-нибудь из голубей не выдержит:
— И не стыдно — свой дом бросать, жен оставлять?
Распушит Петька хвост, покрутится вокруг самого себя и скажет:
— Молодой квас — и тот играет.
Удивляются голуби:
— Весна уже с земли слетает. И глазом смигнуть не успеешь — лето пройдет. А у тебя гнездо развалилось.
Отшучивается Петька:
— В дождь крышу не кроют, а в добрую погоду сама не каплет.
И снова петли по балкону выписывает.
Глядел я, глядел, да и цапнул Петьку за хвост:
— Ах ты, шатун бессовестный!
А Петька свой хвост у меня в кулаке оставил, свечой в небо — и поминай, как звали!
Через неделю опять является, крутящая голова, и снова безвольной жене своей речи воркует.
Слушаю я Петькины речи и решаю: не пущу я этого шатуна больше в голубятню! Пускай летит на все четыре стороны, путь ему чистый. Никому он такой не нужен.
Вот и выходит — совсем никудышный попался мне голубь.
А теперь я вам хочу вопрос задать: стоило, или не стоило мне эту птицу покупать?
По-моему — стоило.
А то как бы мы узнали об этом дурне — Петьке Целковом?
В воскресный день мы с Леночкой опять на голубинке. В руках у дочери садок — фанерный ящичек, накрытый проволочной сеткой. Голубинка — это голубиный базар. Находится он неподалеку от реки, у какого-то склада, где лежат огромные железные бочки, мотки проволоки, кипы стекла. Здесь же продают кроликов, певчих птиц и охотничьих собак. Но главный, настоящий товар базара — домашний голубь.
Твердых цен на него нет: каждый просит за свою птицу столько, сколько считает возможным, не опасаясь подвергнуться насмешкам.
А смеяться тут любят и умеют.
— Ха-ха-ха! — покатываются два мальчугана. — Вот посмотрите на эту бороду. Борода хочет три целковых за того вон почти покойника.
И, наверно, потому, что «бороде» никак не больше шестнадцати лет, он не знает, что отвечать, и беспокойно оглядывается по сторонам.
